Булгарские эпиграфические памятники

Булгарские эпиграфические памятники^[1][2][3] (чув. Пăлхар эпиграфика палăкĕсем, тат. Болгар эпиграфик табылдыклары) — надгробные камни с надписями (эпитафиями) XIII-XIV вв. на территории бывшего Булгарского улуса Золотой Орды. Выявленные надгробия можно разделить на несколько категорий. С «цивилизационной» точки зрения, есть такие:

• мусульманские^[4]:175-182 арабографичные, которых насчитывается к настоящему времени около 400 штук, включая плохо сохранившиеся (в обломках, со стёртыми надписями и т.д.);

• армянские^[1]:60-61[5] со своей графикой, в количестве 5 штук и ещё несколько маловнятных фрагментов; в них встречаются и арабские буквы.

  

Мусульманские надгробия, в свою очередь, можно классифицировать по языковому признаку:

• только с арабским текстом;
• имеющие, кроме арабского, и текст на каком-нибудь тюркском языке.

В зависимости от типа тюркского языка, последняя группа памятников подразделяется так:

• надгробия с надписями на тюркском р-языке (эта совокупность наиболее крупная 90%^{[7]:59[8]:110[9]:85-99});
• надгробия на тюркском з-языке.

Существует также классификация по внешнему виду памятников, в соответствии с их художественными особенностями — 1-го стиля и 2-го стиля.

Надгробия 1-го стиля обычно имеют текст на з-языке, а 2-го стиля — текст на р-языке. Поэтому первоначально считалось, что такая классификация охватывает все признаки в комплексе. Однако есть и исключения из такого соответствия^{[9]:12,23[7]:36-37}). К тому же ещё полностью арабоязычные памятники обычно относят к 1-му стилю^[7]:42. Но имеются и другие классификации, в том числе новейшие^[10].

Исследование булгарских эпиграфических памятников имеет трёхвековую историю. Начало было положено указом Петра I 1722 года, после того, как тот лично побывал на Булгарском городище. Наиболее заметные и стоявшие на виду надгробия с эпитфиями были описаны, переписаны и переведены на русский язык, вся документация сдана на хранение в Казани; через некоторое время с этого списка снята копия и она, сохранившаяся до наших дней, поступила в архив Министерства внутренних дел^[11], а казанские подлинники сгорели во время пожара 1815 года. Всё это — важные факты, так как многие из тех описанных, переписанных и переведённых надгробий сами не сохранились и о них можно узнать только по уцелевшим документам.

В 1831 году востоковед Ю. Клапрот впервые осуществил полную публикацию переписанных и переведённых булгарских эпитафий. А в 1863 году Х.Фаизханов прочитал надписи, опираясь на данные чувашского языка. Вот как выглядело постижение этого в его статье^[1]:31-32:

Особенное внимание обращает на себя во многих булгарских надгробных надписях выражение ҖИАТ ҖҮР. В моих снимках эта фраза очень ясна, так что даже при ней и знаки поставлены так: ҖИАТИ ҖҮР. Обыкновенно принимают эту фразу за арабскую, переводят ее словами: пришествие угнетения, и придавая ей смысл особой эры, выводят из числового значения букв год 623. По моему мнению, подобное объяснение едва ли может быть верно... Не следует ли, не вдаваясь ни в какие гадательные предположения, читать просто ҖИАТИ ҖҮР, т. е. ЙИТИ ЙҮЗ? В пользу моего чтения говорит и обыкновение татар начальное «й» произносить и писать как «Ж»... Что касается до буквы «р», употребленной вместо «з» в слове ҖҮР, то это можно объяснить отчасти ясностью (как и в слове СКР, т. е. СИКЕЗ) смысла и без точки, отчасти употреблением чувашских числительных слов в эпитафиях этого времени.

Несмотря на фактически выявленную им «вопиющую чувашскость» текстов, Х. Фаизханов продолжал считать эпиграфические памятники «татарскими» (это видно и из приведённого фрагмента его статьи). Но не это здесь главное.

Казус в ходе попыток перевода выражения ҖИАТИ ҖҮР описан и А. И. Артемьевым (1820—1874) в 1866 году в книге, вышедшей в Санкт-Петербурге^[12]; он фактически поддерживал Х. Фаизханова и показывал ошибочность его предшественников^{[13]:17, 49} (переписчиков-переводчиков времён Петра I, И. И. Лепёхина, вышеупомянутого Ю. Клапрота, Ф. И. Эрдмана, И. Березина и других). Упомянутый 623 год хиджры по обычному летоисчислению является 1226 годом, поэтому, при старой трактовке, получилось бы, что надгробие из домонгольского времени. На самом же деле все памятники относятся к золотоордынской эпохе.

Открытие Х. Фаизханова поддержано было также Н. И. Ильминским^[14], хотя тот и утверждал, что «почтенный мулла высказал... идею не специально, а мимоходом,... а потому нерешительно и не полно» .

Впрочем, попытка представить подлинным основоположником булгаро-чувашской концепции самого Н. И. Ильминского, как это случается нередко, тоже является преувеличением^[15]. На самом же деле, в дальнейшем особо важную роль в раскрытии сущности эпиграфических памятников сыграла работа Н.И. Ашмарина «Болгары и чуваши» (1902)^[16][17].

Что касается количественной стороны, Н. И. Ашмарин рассматривал всего 93 надгробия^[17]. Есть ошибочное мнение, что более поздний исследователь Г. В. Юсупов рассматривал 200 таких памятников, однако только 40 из них относились к XIII-XIV вв^[6]:154. Остальные памятники — более позднего происхождения. Однако общее количество известных р-язычных памятников к тому времени тоже составляло более 200, просто Г. В. Юсупов не всех их досконально изучал, так следует понимать^[7]:59.

В таблицах, составленных Д. Г. Мухаметшиным, можно насчитать уже 362 штуки^{[9]:85-99[18]:98}. В другом источнике^[19]:17, ссылаясь на того же Д. Г. Мухаметшина, приводятся другое число общего количества исследованных надгробий (274) и некоторые другие цифры, — возможно, это более ранние данные,

В XX веке анализировали булгарские эпиграфические памятники в лингвистическом отношении также Н.Ф. Катанов^[20], Н.Н. Поппе (N. Poppe)^[21], С.Е. Малов, О. Прицак (O. Pritsak), А. Рона-Таш (Róna-Tas A) и С. Фодор (Fodor S.), Ф.С. Хакимзянов, Т. Текин (T. Tekin), М. Эрдаль (M. Erdal) и другие.

Большинство выявленных памятников сейчас находится в музеях. В том числе в фондах Булгарского, Билярского, Иске-Казанского музеев-заповедников, в Национальном музе республики Татарстан, в музее Изобразительных искусств РТ, Чистопольском, Тетюшском музеях РТ, в ГИМе (г.Москва), в Ульяновском краеведческом музее, в Национальном музее Чувашской республики^[9]:3,4.

Но этим совокупность не исчерпывается. Например, есть соответствующий памятник в школьном музее села Курманаево Нурлатского района Татарстана^[6]:167. Есть и такие, которые продолжают оставаться в местах их выявления.

Булгарские памятники с только арабской надписью, которых, вообще говоря, не очень-то и много, занимают особое место среди всей булгарской эпиграфики. По ним трудно судить об этноязыковой принадлежности людей, но можно узнать об их социальной и личной жизни.

Совсем другое дело памятники двуязычные^[22], имеющие, помимо арабского, и текст на тюркском. Есть даже надгробия одноязычные-тюркские (их немного)^[6]:156, а также одно трёхъязычное — с арабским, тюркскими з- и р-язычными текстами^[23]:18. Обилие тюркоязычных текстов, пусть и наряду с арабскими, — отличительная черта булгарских эпиграфических памятников; этим они сильно отличаются от кавакзских и центральноазиатских аналогов^[24]:6. По данным В. М. Усманова, тюркскую часть имеют до 85% булгарских мусульманских эпитафий и, стало быть, остальные 15% целиком арабоязычные; — в то время как «из созданных эпитафий во времена существования Джучиева Улуса текстов написанных на общетюркском языке на современной территории Узбекистана, Крыма и Азербайджана составляет от общего количества от 1 до 5%»^[10].

Не известно, как называли свои тюркские языки их носители на Волге и на Каме в XIII—XIV веках. Во всяком случае, р-язык этого периода и региона в науке принято называть среднебулгарским^{[22][25][26]:20-22}, волжско-булгарским или просто булгарским. В то же время, как бы в качестве синонимов, встречаются понятия «старочувашский язык» (Л. С. Левитская)^[27] и «среднечувашский язык» (А. В. Дыбо)^[28], что вполне коррелирует с предложенной А. Рона-Ташем периодизацией истории чувашского языка. По Г. В. Юсупову — «древнебулгарский язык», что, отчасти, перекликается с термином «гунно-булгарский язык» О. Прицака^[22], и даже с понятием «хазаро-булгарский язык» А. Г. Мухамадиева^[24]:23. В широком контексте, диахронически охватывая всю историю языка, говорят «булгаро-чувашский»^[26].

Что касается з-языка некоторых памятников, то его Д. Г. Мухаметшин называет «поволжским тюрки»^[9]:85-99, но он же — также «татарским»^[6]:156. К последнему названию прибегают и некоторые другие^[2]:53[3]:21. Обычными являются определения описательные — з-язык общетюркского типа, стандартнотюркский язык или «тюркский мусульманский язык огузо-кыпчакской чеканки» (О. Прицак). Определение языка как огузо-кыпчакского имеется и у В. Г. Родионова^[29]. Могут сказать и просто кыпчакский^[30]:4[31], если есть уверенность в том, что этот язык относится именно к данной тюркской подгруппе, или даже в случае отсутствия такой уверенности («ради краткости и удобства», как пишет А. А. Чеченов). По терминологии Г. В. Юсупова — «новобулгарский язык». Н. И. Ашмарин этот язык определял как чагатайский— нормальное название, особенно если учесть его возникновение под влиянием Золотой Орды^[10].

В количественном отношении выявленные памятники по их типам (скажем. в отношении языка) представлены не одинаково, не равномерно. Самая большая группа — р-язычные. Некоторые исследователи склонны, по разным предлогам, избегать этой стороны вопроса. В то время как уже Г. В. Юсупов ясно указывал на сей факт^[7]:59. Те же. кто скептически относятся к нему^{[4]:163.164[32]} (да и другие), обычно всё равно вынуждены неявно соглашаться с фактом, например, публикуя списки и каталоги, указывая в каждом случае язык (языки) отдельно взятого памятника^{[2][3][9]:85-99}. В случае отсутствия такого прямого указания, насчёт языка (языков) можно узнать («догадаться») по приведённым транскрипциям, если даже не владеть арабской графикой^[24]:89-179. Так или иначе, статистические сведения о булгарских надгробных памятниках, в том числе по типам и годам происхождения, имеются. Например, известно, что в количественном отношении более половины эпитафий XIII века написаны целиком на арабском языке^[1]:49. И статистика, и иные признаки не позволяют делать вывод о том, что, за более чем 80-летнее время существования булгарской эпиграфической традиции, р-язык каким-то образом угасал в пользу з-языка. Наоборот, есть основания утверждать об обратном^[31]. Скажем, факт наличия двух надгробий из Иске-Рязапа, принадлежащих отцу и сыну, но написанных на разных (з- и р-) тюркских языках, как раз говорит об этом^[23]:14-16. Определённо можно говорить лишь о том, что во второй половине XIV века р-язык перестаёт быть языком мусульманских эпиграфических памятников, но сам этот процесс не совсем ясен, во всяком случае, в деталях.

Иногда среди р-памятников усматривают две разновидности относительно их языка, выделяя, тем самым, в полной совокупности, всего три идиома (ǯ-диалект, j-диалект и t-диалект)^[30], но это общей картины не меняет, потому что фундаментальное деление на р- и з-языки остаётся неизменным: ǯ- и t-диалекты относятся, по признаку ротацизма, к булгарскому р-языку, j-диалект, по признаку зетацизма, – к стандартнотюркскому з-языку^[22]. Деление волжско-булгарского р-языка на три диалекта, предпринятое К. Адягаши^[18]:101-103, тоже ничего не меняет в этом отношении.

Чем же отличаются тюркские р- и з-языки, представленные на булгарских эпиграфических памятниках?

Прежде всего, конечно, ротацизмом (включая так называемый «второй ротацизм») и зетацизмом. Примеры: булгарское وطر ‘wutur’ <(тридцать)> ~ чувашское вăтăр ~ общетюркское otuz; булг. سكر ‘säkir’ <(восемь)> ~ чув. сак(к)ăр ~ общетюрк. säkiz. А ещё отличаются ламбдаизмом и сигматизмом: булг.بيالم ‘biyelem’ <(пятый)> ~ чув. пиллĕкĕм ~ общетюрк. bešim; булг. جال ǯāl’ <(год)> ~ чув. çул / çол ~ общетюрк. yаš. Этот пример, как и предыдущий, взят из энциклопедии^[22]. В той же энциклопедийной статье приводятся и другие наиболее характерные фонетико-морфологические отличия среднебулгарского р-языка и общетюркских з-языков.

(1) v-протеза: булг. ون ‘ وان‘wan, wān’ <(десять)> ~ чув. вон/вун(нă) ~ общетюрк. ōn;

(2) порядковые числительные на -m: булг.تواتم ‘tüwätim’ <(четвёртый)> ~ чув. тăватăм ~ общетюрк. törtinč;

(3) чередование h~q: булг.هير ‘hііr’ <(дочь)> ~ чув. хĕр ~ общетюрк. qїїz;

خرخ‘hirih’ <(сорок)> ~ чув. хĕрĕх ~ общетюрк. qïrq;

(4) сохранение аффикса q (›h): булг.ايح ‘ayxi’ <(месяц)> ~ чув. уйăх ~общетюрк. ау (›ayïq);

(5) чередование w ~ γ: булг.اول ‘awli’ <(сын)> ~ чув. ывăл(ĕ), ул ~ общетюрк. oγul;

(6) чередование ǯ (ç) ~у: булг.جيرم ‘ǯiirem’ <(двадцать)> ~ чув. çирĕм ~ общетюрк. yegirmi;

И совсем не удивительно, что Н. И. Ашмарин, изучая, помимо прочего, булгарские эпиграфические памятники, пришёл, ещё в 1902 году, к следующему выводу^[16]:38:

Язык волжских болгар тождественен с современным чувашским

Добавим к этому, что во времена Н. И. Ашмарина ещё не знали такую важную морфологическую особенность среднебулгарского языка, как образование множественное числа с помощью аффикса -säm (если конкретно, то по отношению к словам со значениями «учёный» и «мечеть»), что соответствует современному чувашскому -сем. Это следует из текста надгробия из г. Булгара, датируемого 1308 годом^{[33]:4, 32-48}. С чем-то другим спутать сие никак невозможно, потому что данная надпись совершенно аналогична текстам, по крайней мере, ещё двух других эпиграфических памятников (из Чистополя 1311 года установки и Больших Тархан 1314 года), но выполненных на общетюркском языке с аффиксами -lar/-lär. Причём в чистопольском памятнике только хвалебная часть з-язычна, датирующая же часть р-язычна. В общем, соблюдался некий стандарт, независимо от типа памятника. Ещё на одном з-памятнике, 1317 года, из г. Болгара, золотых дел мастера Шахидуллы, аналогия половинчатая — про «уважение учёных» сказано, но «воздвигнутые мечети» не упоминаются. Всё-таки профессия погребённого не та, к возведению мечетей имеет мало отношения.

В булгарском р-языке порядковые числительные образовывались от количественных при помощи аффикса -м. Это действительно так, но были некоторые вариации и другие нюансы, тоже имеющие параллели в современном чувашском, но отличающие его от стандартнотюркских^[34].

Нельзя не сказать также ещё об одном отличии, на этот раз чисто фонетическом и чуть ранее слегка уже упомянутом, представленном на памятниках тюркских р- и з-языков. Тюркский r-язык эпиграфических памятников был джокающим, другими словами, на месте древнетюркского переднесредненёбного фрикативного звонкого ј- регулярно выступает звонкая аффриката ǯ-, транслитерированная арабской графемой «джим»; в стандартнотюркских же текстах эпитафий, в соответствующих словах, в анлаутной позиции регулярно выступает среднеязычный ј-, переданный арабской графемой «йа», следовательно, сей язык йокающий^[23]:4. Если сопоставить это с современными языками, то чувашский выглядит как джокающий (вернее, «çокающий», и так могло быть и в булгарском^[23]:22), а в татарском дело обстоит сложнее, ибо в различных диалектах по-разному, но, во всяком случае, средний (казанский) диалект никак нельзя считать йокающим^[23]:23.

Важно отметить, уж если говорится о р-язычных эпитафиях и р-языке этих эпитафий, то соответствующие особенности, ввиду их многочисленности, системности и регулярности, считаются неотъемлемыми атрибутами этого языка, а не какими-то случайными вкраплениями и наслоениями, не заимствованиями со стороны. И даже отсутствие некоторых эпитафийных слов (например, слова «галим» (учёный) в современном чувашском языке ни о чём не говорит. Принадлежность многих сходственных лексем первым номерам списков Сводеша тоже свидетельствует о той же неслучайности. Скажем, по отношению ко всем им понятие «чувашизм» совершенно неприемлемо; оно некорректно ещё и потому, что сам этноним «чуваши» впервые появляется в исторических источниках лишь в XVI веке (с 1510 года)^[35]:36-37.

Булгарские эпиграфические памятники XIII-XIV вв. надо рассматривать как документированные источники средневековья. Поэтому эти объекты, в их «неоспоримой подлинности»^[8]:107, ничто и никто не может отменить.

С археологической точки зрения они являются артефактами, которые «воплотили в себе преимущества и письменных, и вещественных источников»^[6]:167.

Прежде всего они позволяют судить о языке (языках) людей эпохи. Правда, есть теория об «особом»^[30]:3, «специальным»^[6]:156, «функциональном»^[24]:16, «ритуальном», «сакральном»^[4]:175, «священном»^[36] и «культовом» характере тогдашнего тюркского р-языка (Г. В. Юсупов, Ф. С. Хакимзянов, И. Л. Измайлов), использовавшемся не совсем обычным образом. Иногда подобная мысль проводится без применения таких громких терминов: "Количественное преобладание памятников и стиля, написанных на древнебулгарском языке, когда этот язык в качестве разговорного уже вышел из употребления, является лишь показателем живучести старой традиции и привязанности булгар к своему древнему языку," — заявлял, например, тот же Г. В. Юсупов^[7]:92. Но, по любому, в этом, явно натянутом, предполагаемом, случае, с неизбежностью возникает вопрос: а откуда он, этот «функциональный» язык? Ведь тот тогда, в XIII-XIV вв., никак не мог быть мёртвым, потому что язык подобного типа существует и сейчас. в XXI веке. Причём практически в том же регионе. Речь идёт о чувашском языке. Он и есть нынешнее, современное состояние среднебулгарского языка. Письменное применение последнего в эпитафиях не означает отсутствия устного, разговорного его использования в то время^[37]. «Функциональную» теорию резкой и обширной критике подвергал А. А. Чеченов^[23]. Задолго до него, то же самое было сделано В. Д. Димитриевым^[15], а М. Р. Федотов прямо заявлял, что соответствующее утверждение Г. В. Юсупова (значит, и других) «не может быть принято на веру»^[38]. Тюрколог Э. Р. Тенишев, хотя и называет эпитафийный язык (по смыслу и контексту, каждый из языков) «ритуальным», тем не менее, не отрицает его связи с реальными разговорными наречиями данного региона и времени: «Более поздний эпитафийный булгарский материал являет собой тип языка кипчакизованного. вследствие употребления ритуального языка в другой этнической среде (кипчакской)»^[39]. Иными словами, люди позднее, во второй половине XIV века и далее, прекратили пользоваться р-языком для надгробных надписей не потому, что тот, по какой-то причине, перестал быть сакральным, если он и взаправду являлся таковым, а вследствие изменения самой этническо-языковой ситуации в обществе.

Из других авторов, которые обращали внимание на «функциональную» теорию булгарского р-языка, следует отметиь Ю. Шамильоглу, утверждавшего, что факт полного исчезновения р-эпитафий после 1358 года тоже может являться каким-то важным «дополнительным свидетельством в поддержку аргумента Хакимзянова», хотя и не ясно, каким образом и в чём тут заключается аргумент^[36].

Кроме разрешения языковых вопросов, памятники дают, несмотря на скудость текстов, богатый материал насчёт разных аспектов материальной и духовной (социальной) жизни людей той эпохи^[4]:175-182. Ведь там указываются имена, титулы, духовные звания, профессии, родословии погребённых, топонимы и другие сопутствующие обстоятелства.

Рассматриваемые надгробия признаны произведениями искусства. Вот что пишет об этом Д. Г. Мухаметшин^[6]:156:

Еще в 20-е годы XX в. была сделана попытка рассматривать эпиграфику как часть истории искусства <...> Богатая декорировка, различные орнаментальные мотивы памятников являются ценными источниками для изучения художественной пластики изобразительного искусства волжских булгар <...>.

Искусствовед С. А. Червонная о надгробиях^[8]:108:

Нас же интересуют эти памятники как особый феномен художественной культуры, возникший на основе синтеза искусств: архитектуры, резьбы по камню и каллиграфии.

Основная часть этой фразы, слово в слово, повторяется Л. Ю. Браславским^[40]:59, а В. М. Усманов формулирует её в несколько ином ключе, определяя задачи изучения^[10].

Та же С. М. Червонная считает нужным подчеркнуть наличие в эпитафиях «зачатков художественной литературы, включающеей в себя и научное (историческое, географическое, телогическое) и вдохновенно-поэтическое, и фантастическое начало»^[8]:108. Она же отмечает присутствие на памятниках, наряду с солярнымм, астральными и растительными орнаментами, и зооморфных элементов («звериного стиля»), что свидетельствует о связях булгарского искусства того периода с более древними доисламскими традициями^[8]:111.

Булгарские эпиграфические памятники рассматривали с точки зрения художественной ценности также Н. Ф. Калинин (именно он ввёл понятие «первый и второй стиль»), Ф. Х. Валеев, Д. К. Валеева.

Домонгольская Волжская Булгария не знала каменных надгробий с надписями. Во всяком случае, не выявлено никаких таких памятников. Археолог Е.А. Халикова, исследовавшая региональные мусульманские памятники XI-XII вв., отмечает, что «по-прежнему на могилах отсутствуют выраженные следы надгробий»^[41]:124.

Как известно^[42], ортодоксальный ислам не приветствует сооружения какого-либо надгробия над могилой; однако, тем не менее, такая практика и традиция существуют издавна, вплоть до наших дней^[6]:159-160. Д. Г. Мухаметшин^{[6]:160[9]:17-18} утверждает:

Возникновение традиции установления памятников в Среднем Поволжье и Приуралье исследователи единодушно связывают с проникновением и распространением мусульманской религии. Многочисленные факты материалов из Аравии, Кавказа, Средней Азии, где имеются эпиграфические памятники более раннего периода, позволяют говорить в пользу такого мнения.

Такое утверждение имеется и в совместном труде Д. Г. Мухаметшина и Ф. С. Хакимзянова^[1]:18 Археолог А. П. Смирнов само появление памятников считал индикатором широкого распространения ислама^[43]. Правда, домонгольская Волжская Булгария уже считалась мусульманской страной. Однако для появления указанной традиции нужен был толчок извне, нужна была затравка. Заметим также, Волго-Камье не является горной страной. Здесь преобладают равнины, каменные валуны и глыбы под ногами не валяются. Соответствующие месторождения могут оказаться малодоступными. Если и есть камни, то малоблагородные, в основном, песчаник и известняк. О мраморе и граните нечего и говорить. Считается, памятники, как и другие сооружения, включая здания, делали из камня Сюкеевского месторождения, что находится на правом берегу Волги, напротив города Болгара^[6]:166.

Определяющую роль ислама при становлении булгарской эпиграфической традиции признают и те исследователи, кто склонен видеть и другие факторы^[44].

Н.И. Егоров заметил очень важное обстоятельство: тахаллусы погребенных, начертанные на булгарских эпитафиях, прямо указывают на среднеазиатское или кавказское происхождение покоящихся под надгробиями; ср.: Хасан ас-Самарканди, Хайбетель ибн Мухаммед аль-Дженди, шах Курасан ибн Мухаммедшейх ал-Кердари, Исмагил эш-Шемахи, Мобарак шах Курасани, Садреддин эш-Ширвани, Р-с эш-Шемахи, и т.д.^[31]. Впрочем, на эти факты обращал внимание ещё Юсупов Г. В^[7]:48-49.

Д. Г. Мухаметшин тоже с этим согласен^[9]:41:

...тахаллусы среднеазиатского и кавказского происхождения говорят о том, что погребённые <...> были люди приезжие...

Или вот ещё, он же^[9]:43:

...тахаллусы-топонимы, в основном образованные от названия центральноазиатских, кавказских и других восточных городов и областей — Ширвани, Африкенди, Дженди, Самарканди, Шамахи, Курасани, Кердари, Туркестани, Кроме последнего случая, все они происходят из города Болгар. Эти псевдонимы-тахаллусы, образованные от топонимов, принадлежали людям небулгарского происхождения, приезжим служителям религиозного культа, купцам и тому подобное.

Далее^[9]:44:

...титулы, вероятно, не имевшие распространения среди высшего сословия булгарского феодального общества, скорее, связаны с людьми приезжими. Многие из них носят фамилии—тахаллусы ал-Африкенти, аш-Ширвани и др.

Здесь уже, кроме фамилий-тахаллусов, к традиционному аргументу присоединяется и другой — титулы (но отметим, что ал-Африкенти, в этой и предыдущей цитатах, преподносят уже, в новейшей расшифровке, как ал-Ургенчи^[10]). Факт наличия среднеазиатских и кавказских мигрантов замечается и С. М. Червонной, она называает и их предполагаемые этнические происхождения^[8]:107-108. О притоке нового населения, в основном из Средней Азии, пишет также Ф. С. Хакимзянов^[24]:16. Стало быть, если говорить словами А. А. Чеченова^[23]:22:

У волжских булгар не было традиции установления каменных эпиграфических памятников; эта традиция привнесена мусульманскими мигрантами извне, преимущественно из Средней Азии (Хорезма).

Булгарские эпиграфические памятники, как таковые, практически перестают появляться к середине XIV века. Известны только единичные примеры таких объектов со второй половины века (но они не из Закамья), причём р-язычные с этого времени не появятся уже никогда, (Правда, есть небольшой вопрос с более чем 20 памятниками конца XVII — первой половины XVIII вв., с территории востока Чувашской республики^[6]:165-166 и про которые сказано, что «эта группа эпитафий, принадлежащая чувашам-мусульманам, в дальнейшем будет подвергнута более детальному исследованию»^[45]. Но эти объекты, во всяком случае, далеки во времени от Булгарской и Золотордынской эпохи).

И только в период Казанского ханства возникает «новая волна», теперь уже одних -з-язычных, памятников. Можно сколько-угодно умозрительно рассуждать о наличии^[8]:108,149 или отсутствии^[46]:149 преемственности, но существования одновекового временного разрыва между «волнами» отрицать невозможно, оно налицо. И даже без учёта такого разрыва, по одним лишь языковым признакам и историческому контексту, очевидна принадлежность всей последующей эпиграфики, в какой-то мере аналогичной, к другим эпохам и типам. «Более поздний эпитафийный булгарский материал», так называет эту эпиграфику Э. Р. Тенишев^[39], но она уже не являлась булгарской. Ю. Шамильоглу так и пишет — «конец языка волжских булгар», имея в виду письменную форму этого языка^[36].

Окончание булгарской эпиграфической традиции было связано с опустошением Волго-Камских земель в конце XIV – начале XV вв и превращением их в так называемое Дикое поле^[47][48], впрочем, не исключаются тут и некоторые неполитические факторы^[36].

1. Памятник 1281/82 г.Место расположения с. Русский Урмат Высокогорского района РТ (Республики Татарстан). Языки арабский и булгарский^[3]:4-5.
2. Памятник дочери Исмагила, Илчи Амэк 1285/1286 г. Место расположения: Республика Татарстан, г. Болгар. Язык арабский^[2]:10-11
3. Эпиграфический памятник Йунусу ас-[Су]вари 1287/1288 г.г. Место расположения: РТ, г. Болгар. Языки арабский и булгарский^[2]:12-15, Есть оборотная сторона.
4. Памятник 1291/1292 гг. Место расположения: РТ, Казань (из Архиерейской дачи перевезен в Государственный музей Республики Татарстан). Язык арабский^[3]:6-7..
5. Памятник 1297/1298 гг. Место расположения: РТ, Казань (из Архиерейской дачи перевезен в Государственный музей Республики Татарстан). Языки арабский и булгарский^[3]:8-9.
6. Эпиграфический памятник дочери Рамазана, Зубейде 1303/1304 гг. Место расположения: РТ, с. Большие Атряси Тетюшевского района. Языки арабский и булгарский^[3]:14-15
7. Памятник из г. Болгара 1308 года. Языки арабский и булгарский. Как пишет Ф. С. Хакимзянов, " некоторые слова являются неоценимыми материалами с точной датировкой для истории чувашского языка, это особенно касается показателя множественного числа -säm."^[33]:43-45
8. Памятник 1309/1310 г. Место расположения: РТ, г. Болгар. Языки арабский и булгарский^[2]:48-49. Есть оборотная сторона. найден в 1973 году.
9. Памятник из города Чистополя. Дата:1311 г.Языки: арабский (краническая формула), общетюркский (хвалебная часть) и булгарский (датирующая часть). Найден, как и другие чистопольские памятники, на городском кладбище в 1984 году экспедицией в составе М. И. Ахметзянова, Р. М. Амирханова и Д. В. Мухаметшина^[33]:32-36
10. Эпиграфический памятник сыну Гусмана, Ибрахиму ас-Сувари 1314 г. Место расположения: РТ, с. Б. Тарханы Тетюшского района. Языки арабский и общетюркский^[3]:20-21,
11. Неатрибутированный (т.е. не известно кто похоронен) эпиграфический памятник 1316 г. Место расположения: РФ, Ульяновская область, с. Архангельское Чердаклинского района. Языки арабский и булгарский^[3]:22-23,
12. Неатрибутированный эпиграфический памятник 1348г. Место расположения: РТ, г. Болгар. Языки арабский и булгарский^[2]:110-111. Обнаружен за аэродромом в г. Болгаре в 1974 г. Задет плугом.
13. Памятник 1349 г. Место расположения: РТ, с. Ст. Савруши Аксубаевского района. Языки арабский и булгарский^[3]:64-65
14. Неатрибутированный эпиграфический памятник (нижний фрагмент). Дата не установлена. Место расположения: РТ, г. Болгар. Языки арабский и булгарский^[2]:126-127
15. Эпиграфический памятник дочери Йувалу, Хаджи-Хатын. Дата не установлена. Место расположения: РТ, г. Болгар. Языки арабский и булгарский^[2]:128-129 Изъято из фундамента церкви Успения осенью 2003 г.
16. Неатрибутированный эпиграфический памятник (фрагмент). Дата не установлена. Место расположения: РТ, г. Болгар. Языки арабский и общетюркский^[2]:128-129 Изъято из фундамента церкви Успения.
17. Неатрибутированный эпиграфический памятник^[3]:126-127. Место расположения: Самарская область, с. Смолькино Сызранского района. Координаты: N 53°27.052′, E 048°08.055′. Сохранность: плохая, надписи выщерблены, текст утрачен полностью. Утверждается, что эту стелу православные местные жители называют «Бабайкой». В действительности же эти жители являются не просто православными, но и к тому же и чувашами. Название «Бабайка» — калька с чувашского. Ориганальное, на чувашском языке, название — «Папай Чулĕ» (Камень Бабая). На официальном сайте Администрации сельского поселения Старая Рачейка муниципального района Сызранский Самарской области, куда относится и село Смолькино, имеется «житейское» (непрофессональное, любительское) описание надгробия в его современном состоянии^[49] (см. ниже).

Есть на околице Смолькина камень, который местные жители называют "Бабай-тюле" или, попросту, "бабайкой". Напоминает он какого-то древнего идола, а скорее - надгробную плиту, на одном конце которой можно различить полустёртое изображение человеческого лица в остроконечном головном уборе с орнаментом, в котором ясно просматривается колесо с шестью спицами - солярный или громовой знак; ниже лица - выступ, будто сложенные на груди руки. Зинаиде Семёновне Мольковой даже удалось раскопать в этих краях историю о некоем старике-татарине ("бабай" по-татарски - старик), который помогал разбойникам и за это не удостоился погребения на общем кладбище (старинное татарское кладбище сохранилось в окрестностях). Однако есть и другая версия: камень-де вовсе не надгробие, а... окаменевшая женщина в остроконечном чувашском сарпане, а "бабай" - мордовское произношение слова "баба". "Проклинали эту бабушку, говорили: "Будь камнем", - она и окаменела...".

На памятник было обращено внимание 17 июня 2019 года И. Гумеровым и В. Усмановым во время научно-полевых исследований и тот, одним из последних, с этого времени введён в научный оборот^[50].

Итак, Булгарские эпиграфические памятники, как таковые, практически перестают появляться к середине XIV века. По данным Ю Шамильоглу, в 1357 г. отмечены 6 надгробий, в следующем 1358 г. — 2 надгробия и на этом их история как будто заканчивается^[36] (на самом же деле, тут гораздо важнее факт резкого и неожиданного установления с этих пор той ситуации, когда полностью отсутствуют именно р-язычные арабографичные эпитафии).

Но эпоха Золотой Орды, вплоть до 1438 года, времени образования Казанского ханства, продолжалась. И на этот промежуток времени вмещаются ещё два найденных надгробия, которые могут называться булгарскими (постзолотоордынскими). И они обнаружены, между прочим, не в Закамье, а в Заказанье.

1. Эпиграфический памятник сыну Габдельджаббара, Габдельмулюку^[3]:86-87. Из. с. Ямашурма Высокогорского района Татарстана, 1382 г., языки — арабский и стандартнотюркский.
2. Эпиграфический памятник сыну Ибрахима, Исхаку^[3]:88-89. Из. с. Большие Нырси Тюлячинского района Татарстана, 1399 г., языки — арабский и стандартнотюркский.

Любопытно отметить, что в тех же Больших Нырсях отмечены памятники 1357 г. (языки — арабский и булгарский)^[3]:76-77 и 1443 г. (языки — арабский и стандартнотюркский)^[3]:90-91. Последний, судя по датировке, относится уже к эпохе Казанского ханства и, условно говоря, он и начинает «новую волну».

Памятники же 1382 и 1399 годов исследователи обычно относят к некоей промежуточной группе^[7]:42.

• Лапидарное письмо
• Эпиграфика Херсонеса
• Эпиграфические памятники Абхазии

на русском языке

• Булатов А.Б. Булгарские эпиграфические памятники XIII–XIV вв. Правобережье Волги // Эпиграфика Востока, XVI. – М.-Л.: Наука, 1963. – С. 56–71.
• Булатов А.Б. Эпиграфические памятники Закамья // Ученые записки НИИЯИИЭ. – Чебоксары, 1967. – С. 198–215.
• Каховский В. Ф. Булгарские памятники на территории Чувашии // История исследования археологических памятников в Чувашском Поволжье и материалы по антропологии чувашей. Чебоксары, 1995.
• Малов С.Е. Булгарские и татарские эпиграфические памятники // Эпиграфика Востока. – М.-Л., 1947. – Вып. I. – С. 38–45.
• Малов С.Е. Булгарская и татарская эпиграфика // Эпиграфика Востока. – М.- Л., 1948. – Вып. II. – С. 41–48.)
• Милли (Прокопьев) А Н. Отчёт о поездке с целью фотографирования древнечувашских надгробных надписей в пределах Чебоксарского и Цивильского уездов (1925 г.) // НА ЧГИГН. Отд. I. Ед. хр. 20. Инв. № 990. Л. 248-278.
• Михайлов Е. П. Фотоснимки надгробных камней, сделанные входе экспедиции 1984 г. в Комсомольском, Яльчикском, Батыревском, Шемуршинском районах Чувашской АССР // НА ЧГИГН. Отд. И. Ед. хр. 803. Инв. № 7021.
• Мухаметшин Д. Г. Эпиграфические памятники Болгарского городища. Рукопись. / Архив ИА РАН. -Ф. Р-21. - Ед. хр. 2015.
• Федотов М.Р. Рец.: Г.В. Юсупов. Введение в булгаро-татарскую эпиграфику. М.; Л., 1960. 322 с. // Ученые записки ЧНИИ. Чебоксары, 1963. Вып. ХХIII. С. 248 – 255.
• Хакимзянов Ф.С. Язык эпитафий волжских булгар. М.: Наука. 1978 206 с.
• Хакимзянов Ф. С. Эпиграфические памятники Волжской Булгарии и их язык / Отв. ред. Э. Р. Тенишев; АН СССР, Казан. фил., Ин-т яз., лит. и истории им. Г. Ибрагимова. — М. Наука, 1987. — 191 [1] с., ил.
• Хузангай А. П. БУЛГАРСКИЕ ЭПИГРАФИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ. — Статья в электронной чувашской энциклопедии.
• Юсупов Г. В. Введение в булгаро-татарскую эпиграфику. — М., Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — 322 с.
• И.И. Гайнуллин, Х.М. Абдуллин, А.В. Касимов, А.М. Гайнутдинов, С.Р. Хамидуллин, Л.Н. Багаутдинова. Документирование булгаро-татарских эпиграфических памятников современными методами. // «Восток (Oriens)», 2023. № 6, с. 29–41.

на других языках

• Pritsak O. Die bulgarische Fürstenliste und die Sprache der Protobulgaren. Wiesbaden, 1955;
• Вепzig. J. Dаs Hunnische, Donaubolgarische and Wolgabolgarische // Philogiae Turcicae Fundamenta. Wiesbaden, 1959 Вd. I. S. 685—695.
• Вепzig. J. Dаs Tschuwaschische // Turcicae Fundamenta. Wiesbaden, 1959 Вd. I. S. 695—751.
• Róna-Tas A., Fodor S. Epigraphica Bulgarica: A Volgai Bolgar – török feliratok. Szeged, 1973;
• Khalikov A.H. and Muhametshin J.G. Unpublished Volga Bulgarian inskiprijons // Akta Orientalia Academiae Scietiarum Hung. Tomus XXXI (1), 1977. – P. 107–125.;
• Ligeti L. A magyar nelv török kapcsolatai a honfoglalás etőtt és az Árpádkorban. Budapest: Akadémiai Kiadó, 1986 602 I.;
• Tekin T. Volga Bulgar kitabeleri ve Volga Bulgarcasi. Ankara, 1988;
• Erdal M. Die Sprache der Wolgabulgarische Inschriften. Wiesbaden, 1993.
• Ceylan E. Çuvaşça çok zamanli ses bilgisi. Ankara, 1997, 256 s.
• Әхметҗанов М.И. Болгар теленен язмышы (эпиграфика материаллары буенча) // ТА. 1998. № 1(2). С. 99–119. (Ахметзянов М. И. О судьбе булгарского языка (по материалам эпиграфики). На татарском языке. В интернет-ресурсе имеется сильно сокращённый перевод статьи на русский язык — вот здесь.)
• Усманов В.М. Татар ташъязма ядкярләре. ХIII–XVIII гасырлар. Беренче китап (Каталог). – Казан, 2019. – 428 б.: рәс. белән.

• Увидели свет новые книги по эпиграфическим и литературным памятникам Булгарского периода
• Среднебулгарский — Лингвофорум.
• Измайлов И. Л. Волжская Булгария XIII в.: автономия или ханский улус (рус.) // Золотоордынское наследие : сборник. — 2009. — № 1. — С. 31―41.
• Марджани Ш.. Очерк истории Болгарского и Казанского царств.  (неопр.) kitaphane.ru. Дата обращения: 20 ноября 2022. Архивировано из оригинала 17 декабря 2007 года.
• Интервью с лингвистом Александром Савельевым «Булгарский язык и его современное состояние» на YouTube